Крят Виктор Михайлович

http://iremember.ru/memoirs/tankisti/kryat-viktor-mikhaylovich/

Я сел за рычаги и поехал. А все было снегом присыпано, мороз 40 градусов и тут буль! А я-то ничего не понимаю, давлю на газ. Ехал, конечно, на первой передаче, и танк носом провалил лед, и опустился. А я еще не соображаю, давлю на газ, до сих пор помню, как кромка льда идет под гору. Хлынула вода и я потерял сознание. А мой командир танка… Я только тогда понял, нам всегда говорили на политзанятиях суворовский девиз: «Сам погибай, а товарища выручай!» А для танкистов это вообще обязательно, потому что экипаж – это семья. Так Прокопчук разделся, его обмазали солидолом, чтобы в ледяной воде чего-нибудь не случилось, и он полез за мной, глубина то была небольшая. Нырнул он туда, освободил мое сидение, и за воротник вытащил меня наверх. Но это я потом узнал.

Я очнулся тогда, когда меня шесть медсестер растирали в санитарном палатке. Я лежу голый – 18-летний парень под руками девушек. Я невольно прикрыл свой срам. А одна говорит: «Смотри, он ожил, нашел, что закрывать!» Мы с командиром схватили двухстороннее крупозное воспаление легких. А это было 10 марта, дня за три-четыре до перемирия. Лежали примерно полтора месяца, до самого мая, а потом нам, как пострадавшим на фронте, дали по 30 суток отпуска.

…
Так вот я удивился пехотинцам – они плюх и отползают, поднимаются уже в другом месте, а мы плюх, и с этого же места поднимаемся, а немцы по этому месту лупят. Я тогда так и не понял, почему нам не давали такую общую подготовку? Она нужна всем, как воевать по-пехотному.
…

Мы с американцами пьянствуем, и вдруг из леса выходят немецкие танки. А наш батальон стоит машина к машине, никакой маскировки. Авиации нет. Хорошо, что еще не все патроны расстреляли. Американцы говорят, забирайте это барахло (немцев). И тут подходит немецкий генерал о сдаче в плен договариваться. Мы-то сначала думали, чем стрелять, а немцы сдаются. Немцы построились, мы выделили два броневика и одного офицера, чтобы он сопровождал эту дивизию в плен, а сами вперед! У нас приказ - На запад! И батальон пошел на запад. Потом нас пытался догнать «дождь три четверти», а мы такую скорость дали. Мы смотрим подразделения американской армии, и все стоят по обочинам. Оказывается их предупредили, они нам освободили шоссе. И мы так летели – мотоциклы, бронетранспортеры, автомобили и танки с одной и той же скоростью – 60-65 километров в час. Был такой грохот. И никак эти «додж», не могли нас обогнать. А потом когда закончилось горючее, мы встали и думаем: «Чего дальше-то делать?»

А американцы, когда нас пропускали, они смотрели на нас с изумлением, куда прутся эти русские? Там же все остановились, а мы перли. Два дня стояли без горючего, потом нам подвезли горючее, мы заправились и нам приказали возвращаться. Мы вернулись.

…

В то же время – нужно стрелять в вооруженного врага, а вот в пленного – такого никогда не было. Кроме одного случая – власовцы. После войны сказали, что 10 тысяч пленных власовцев находились в лагерях в Сибири. Я удивился, кто же их оставил в живых, когда в плен брал?! Мы же их не оставляли в живых. Они же дрались не так, как немцы. Они дрались на смерть. На танки шли с автоматами. Они знали, что они смертники, они предатели.

- Сдававшихся видели?

- Видел. В окружении, мы лежим, и вдруг смотрю, поднимаются один, другой и идут сдаваться в плен. Вот тут хочется шлепнуть. Кто же драться будет?

- И не стреляли таких?

- Черт с ним. Все равно мы знали, видели, как с ними обращаются. Мы видели по колонне пленных.

…
А получилось, что наши ушли, а танк у меня сломанный остался, двигатель заклинило. Я тогда ребятам говорю, давайте подготовимся к капитальному ремонту. Вытащили аккумулятор. Все сделали для того, чтобы можно было вытащить двигатель. А когда наши уходили, они мне оставили пленного обер-лейтенанта. Говорят, когда подойдет пехота, отдай ей. Разговаривали с ним. Он показывал фотографии жены, детей. И в это время просочилась группа немцев из Будапешта. И они идут. Вышли из леса и идут. Он вскочил и начал что-то кричать. Я его останавливаю, он отскочил и опять что-то кричит. Мне командир танка и говорит: «Виктор, шлепни его к чертовой матери. Что ты с ним возишься?!» «Я же не знаю, может, он сдался. Чего его шлепать?» «А чего он орет?» Немцы услышали и пошли на наш танк. Мы зарядили. А как пушку повернуть, аккумулятор то вытащили. Вручную… Но смогли повернуть башню, выстрелили осколочными. Один, два, три выстрела. Немцы залегли, а потом начали отходить. Он опять начал кричать. У меня не поднималась рука его застрелить, только что с ним разговаривали. Командир танка выхватил пистолет и выстрелил. Немцы повернули и ушли в лес.
…

Так что – танковая разведка – разведбат наносит удар в одном месте, немцы туда перебрасывают силы, образовывается дыра, и наша группа туда. Два бронетранспортера М-17. Они прорвались и вышли на дорогу, замаскировались в кукурузе и ждут. Пройдет какая-нибудь машина, чтобы захватить. И им бог послал подарок, колонну машин, впереди бронетранспортер. Сзади тоже бронетранспортер. И 20 машин легковых. Значит, едет начальство. Они как ударили с двух машин, а на бронетранспортерах крупнокалиберный пулемет, 12,7 мм, он броню пробивает. Они как начали полосовать, все машины горят. Ребята бросились к колонне, набили бронетранспортер портфелями и живых офицеров взяли: один генерал, подполковник и капитан. Увидели, что подполковник власовец. Он говорит: «Что вы видели? Я весь мир объездил. Отец у меня профессор. А вы как жили серыми, так и остались». Ребята обозлились. Исколошматили его и забили. Привезли труп. Генерал оказался интендантом, что он мог знать? И капитан тоже не особенно много знал. У нас в разведбате говорили, что ребята из этой группы получат, как минимум орден Боевого Красного Знамени, а Катушев, командир группы, получит Героя. На самом деле им дали по ордену Отечественной войны и больше ничего. И еще выговор и разбор. Разведчик не имеет трогать захваченного в плен немца.
…
Был еще случай – механик-водитель во время бомбежки выскочил из танка, смандражировал. Я понимаю, что это такое, несколько раз сам был под такими бомбежками, что думал уже все. Опустошен полностью, безразличие и хочется спать. Надо уметь себя просто держать, страх это такое чувство. Я всегда говорил, ребята, не выскакивайте из танка во время бомбежек. Я за всю войну я видел, на моих глазах было только три прямых попадания в танк авиабомб. Только три! А сколько было бомбежек! Вот пример у нас. Нужно иметь такую волю, чтобы заставить себя работать, прежде всего. Это главное.
…
Санинструктором у нас была Аза, 18 лет девчонке. Такая маленькая, таскала санитарную сумку. Ей было очень тяжело вытаскивать экипажи и она придумала такие вожжи, она одевала на раненого такую узду, и потом поднимала телом и вытаскивает.

Она была влюблена в командира роты, я тоже подбивал к ней клинья, а она сказала: «Витя, я его люблю». Он был подбит, ранен, она пошла к нему. И я иду с ней. Мое дело эвакуировать танк, но надо сначала вытащить экипаж, оказать первую помощь, и я ей всегда помогал. Она залезла первая и поднимает. Она подняла его и вытащила, он еще стонал. И в это время попадает снаряд, 88-мм. Его тело падает, и в руках у нее осталась голова и часть груди. Она тоже была ранена этим снарядом. Этот снаряд пробил его и ее. Фактически ее тоже разорвало на две части. Это было страшно.

…

Я только к мотоциклу. А стоит зампотех батальона, мой непосредственный начальник и говорит: «Виктора, нельзя брать. У него шесть танков и пусть он их ремонтирует. Боброва можно послать, у него два танка. Пускай Виктор принимает два танка Боброва, а тот пусть едет». Казалось бы, я должен был ехать по приказу комбрига, а поехал Бобров. Он отъехал километр от деревни, налетели мессера, его ранило в спину и в затылок, когда он отбегал от мотоцикла, он ослеп. Мне говорят: «Теперь давай, ты. Бери санитарку, санитарную машину с крестом, отвези Боброва в медсанбат, а потом привезешь горючее и боеприпасы» Я его везу, он очнулся, говорит: «Где я. Что со мной. Почему я ничего не вижу?» Я ему соврал: «Ты перевязан, ранен в голову». Довез его, сдал, организовал горючее и боеприпасы. Уехал под таким впечатлением, что я бы должен быть на месте Боброва. Когда мне сказали, что Севка застрелился, не выдержал. Я тогда закрыл глаза и подумал, что бы сделал я. Наверное, то же самое. Быть в вечной темноте, не видеть солнца, людей, это страшно.